10 декабря 2020
Прибыв во Францию в начале 2000-х годов после тяжелых войн с Россией, чеченцы стали свидетелями резкого ухудшения своего имиджа после событий в Дижоне и убийства учителя истории Самюэля Пати.
Из-за карантина беседа проходит на свежем воздухе, за столом для пикника, установленном на берегу Сены, на полдороге между Бри и Гатине. Джамбулат Сулайманов усаживается за этот стол, немного вытянув в сторону правую ногу, чтобы было удобнее плохо гнущемуся колену. Старая рана этого бывшего чеченского командира, воспоминание о прошлом, которое он описывает в общих чертах: учеба в университете в Грозном, завершенная накануне первой войны между этой небольшой кавказской территорией с преимущественно мусульманским населением и Россией в 1994 г., его добровольное поступление на военную службу командиром отряда из 280 бойцов; его назначение — всего через шесть месяцев — послом недолговечной независимой Чечни в Малайзии; вторая война, еще более кровавая, которая началась в 1999 году, когда Джамбулат только начинал преподавать. И наконец, бегство.
В то время Джамбулат Сулайманов нигде не находился в безопасности. Ни в Катаре, который он покинул после того, как там был убит его соотечественник-оппозиционер, ни в Баку, в Азербайджане, где ему приходилось каждый день менять квартиру. Таким образом он оказался в Европе, во Франции, куда прилетел с женой и пятью детьми в 2006 году, воспользовавшись пересадкой в Руасси. В этом году Французское управление по защите беженцев и лиц без гражданства (OFPRA) зарегистрировало 1798 дел российских граждан, «состоящих на три четверти из чеченцев». В своем отчете этот государственный орган отмечает их «опасения как в отношении российских федеральных властей, так и местных сил безопасности, контролируемых Рамзаном Кадыровым». В 2007-м году г., когда Владимир Путин привел Кадырова к власти в Чечне, Джамбулат Сулейманов получил статус беженца во Франции. Двое из его детей сейчас учатся в Сорбонне, что является его большой гордостью. Но в свои 48 лет этот водитель VTC снова обеспокоен. Сначала это была серия убийств бывших активистов движения за независимость или чеченцев, попавших в немилость у властей Грозного по всей Европе — в Австрии 4 июля, в Лилле в январе, в Берлине в августе 2019 года. Страхи ожили. Европа больше не предоставляет безопасность, на которую так надеялись.
Затем произошли два события, которые запятнали имидж чеченской диаспоры во Франции: в июне силовые акции некоторых ее членов в бедных районах Дижона и Ниццы; в октябре убийство в парижском регионе учителя Самюэля Пэти радикально настроенным молодым человеком Абдуллахом Анзоровым, который приехал во Францию в возрасте 6 лет. Эта драма, произошедшая через два года после нападения с ножом, совершенного еще одним молодым чеченцем в Париже (один погибший), парализовала общину. «Мы потеряли много времени», — вздыхает Джамбулат Сулейманов. Созданная в Страсбурге в 2017 г. ассоциация «Барт Маршо» («Единство и свобода»), которую он возглавлял перед тем, как недавно передать эстафету, заявляла о своем намерении структурировать чеченцев в Европе и бороться с экстремизмом среди молодежи. Внутренние разногласия и нехватка ресурсов сделали невозможным достижение этих целей. «Бедные городские кварталы и интернет стали для нас большой проблемой», — говорит бывший боец, спотыкаясь на словах и более непринужденно говоря на русском, доминирующем языке чеченских беженцев.
Эта недавняя диаспора, еще неизвестная и плохо организованная, по всей видимости насчитывает от 40 000 до 60 000 членов по всей Франции, в том числе 16 000 со статусом беженца в 2019 году, цифры неточные из-за отсутствия «этнической» статистики. Их, молодых и старых, получивших французское гражданство или ждущих его, объединяет трагическая история: массовые убийства, учиненные Российской империей во время колонизации региона в 19 веке, депортация населения в Среднюю Азию при Сталине, одна, затем вторая войны против России с их вереницей ужасов, которые продолжались намного дольше официального окончания боев в 2000 году, затем установления беспощадного режима Рамзана Кадырова под контролем Москвы. Тяжелое наследие, привезенное в Страсбург, Париж или Ниццу, где поселились беженцы, в основном в «трудных» районах. Около трехсот из них занесены в полицейские списки «предупреждения о предотвращении радикализации террористического характера» (FSPRT). Довольно низкий процент, что не помешало полемике после актов насилия, произошедших этим летом, увлечься «чеченской проблемой», по выражению Жан-Люка Меланшона, тем самым придав реальность навязчивым штампам.
В разгар президентских дебатов против Лионеля Жоспена в мае 1995 года Жак Ширак процитировал по памяти стихотворение Лермонтова, превращенное в колыбельную, «которую слышали все маленькие русские, и в которой говорилось: Спи, младенец мой прекрасный… Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал; но отец твой – старый воин, закален в бою…». «Это очень старая история, история Чечни и России», — заключил бывший президент.
СХВАЧЕННЫЕ ИСТОРИЕЙ
Кавказцы имеют репутацию жестоких людей, передаваемую русской литературой и поддерживаемую, это правда, неумеренным пристрастием чеченцев к боевым видам спорта, в частности к смешанным единоборствам (ММА). Эта репутация прежде всего позволила им найти работу в сфере безопасности в качестве охранников или вышибал, особенно в ночных клубах на Лазурном берегу. В Дижоне потребовалось всего несколько сообщений в WhatsApp, чтобы сотня чеченцев, приехавших из других городов Франции или даже из Бельгии или Германии, организовала карательную экспедицию против жителей района Грезиль североафриканского происхождения, обвиненных в жестоком избиении молодого человека из чеченской диаспоры. В то же время в Ницце разгорелись другие драки, чеченцы восстали не чтобы поделить наркорынок, но чтобы положить конец насилию, связанному с наркоторговлей в их районе. Как будто они полагались только на собственные силы, чтобы быть услышанными. «Это внешнее единство, проявившееся в Дижоне, не помогает французскому обществу рассматривать их иначе, как общину, — сожалеет Анн Ле Юеру, преподаватель Парижского университета в Нантерре и специалист по России и постсоветским странам. – «И особенно, это ничего не говорит об их скорее успешной интеграции».
«Только очень короткое время чеченцы знали, что такое государство, достойное этого названия, но в основном мы выживали в попытках государства советского, а затем российского, уничтожить нас, так что для многих из нас государство – враг», — пытается объяснить 49-летний Адам Цами. Живущий в Париже, где работает в центре временного размещения, одновременно получая степень магистра политических исследований в Высшей школе социальных наук (Ecole des Hautes Etudes en Sciences Sociales), он прошел тем же болезненным путем: война, конвои раненых, которых он сопровождал в Азербайджан, бегство в Малайзию, затем в Киргизию, где его родители жили в годы депортации. Но и там безопасности не было. «Четыре раза Путин объявлял амнистию, и, несмотря на это, «они» приходили ко мне». Только в 2011 году Адам Цами смог добраться до Франции. Где в последнее время ему кажется, что история его настигает. Рамзан Кадыров из Грозного за всем наблюдает, во всем участвует. Он сеет террор как в Чечне, где исчезновения и незаконные аресты никогда не прекращались, так и за рубежом. Его одобрение, высказанное поведению чеченцев в Дижоне, которое он счел «правильным», его выступления против карикатур Charlie Hebdo, его манипуляции религией – все это пугает. «В нашем парламенте, избранном в 1991 году, в единственный год, когда выборы прошли при нормальных обстоятельствах, не было ни одного исламиста, ни одного», — подчеркивает Адам Цами. Затем, добавляет он, во время войн прибыли иностранные салафиты, «а теперь это суфийская [религиозная практика суннитского ислама, преобладающая в Чечне] исламизация». И прежде всего, это кадыровские «лазутчики», его эмиссары, вынужденные или добровольные, которых пришлось научиться опасаться в самой Франции.
«СЛУШАЙТЕ СТАРИКОВ»
22-летняя Седа умоляет свою мать больше не комментировать в социальных сетях дискуссии о своей родине. Она предпочитает не раскрывать свою фамилию. Дочь известного военного командира, студентка юридического факультета, она помнит Ингушетию, соседнюю с Чечней территорию, принявшую беженцев, в том числе ее и ее семью. Потом был Стамбул и, наконец, Париж, а точнее его пригороды. После смерти отца в 2019 году эта изящная молодая женщина с бледным лицом выступает как старшая из четырех детей семьи: «Нас не следует рассматривать как людей, которые жалуются. У каждого за плечами тяжелая история, но чеченцы работают, и мужчины, и женщины». Для Седы карикатуры Charlie Hebdo – «раздражитель», который не помешал семье пойти отдать дань памяти жертвам терактов в январе и ноябре 2015 года: «Мой отец дорожил этим». «До сих пор, ну, до недавнего времени имидж чеченцев был довольно позитивным, нам удавалось сливаться с массой, — вздыхает она, — но после Дижона я больше не чувствую себя комфортно».
Живущий в Ницце 31-летний Шамиль Шамханов разделяет это чувство. «Я провел здесь все свои годы учебы, — уточняет этот тренер по ММА с мелодичным акцентом Юга, — коллеж, лицей, университет, и после всех этих лет я задаюсь вопросом: а хорошая ли идея сказать, что я чеченец по происхождению? У меня такое же удостоверение личности, как и у кого-то вроде Онфре, большая разница в том, что мне просто нужно сказать: «Свобода слова — да, но…», чтобы отношение ко мне изменилось».
По его словам, столкновения в районе Лизерон вызревали на фоне беспомощности полиции. «Нас обвинили в желании захватить наркорынок, но мы этого не хотим! Тех из нас, кто идти по этому пути, мало, потому что это позор для всей семьи».
Ницценский адвокат Поль Соллакаро говорит: «Чеченцы почти никогда не участвуют в делах, связанных с наркотиками, это очень редко. За десять лет, что я их защищаю, — добавляет этот специалист по уголовным делам, — я могу сказать вам, что это люди очень верные, связанные общей культурой, тяжелым прошлым. Они не нытики, и я часто пытаюсь объяснить — возможно, потому, что я сам корсиканец, — что они должны бороться с испорченным имиджем».
Как и все культовые сооружения сегодня, молельная комната в центре Ниццы, которой управляет Басхан Магамадов, один из немногих чеченских имамов во Франции, закрыта. Будучи беженцем с 2004 года, он повторяет молодым людям: «Слушайте стариков!».
«С нашим менталитетом, нашим воспитанием, мы не можем быть двуличными, а Европа нас хорошо приняла», — продолжает он, не скрывая своей озабоченности. Враждебные надписи появились в разных кварталах, и не только в Ницце, где можно прочитать: «Наши холодильники пусты, спасибо, чеченцы!» Имам также видит риск отказа в предоставлении убежища тем многим, кто еще его не получил, или даже лишения статуса беженцев для тех, кто подозревается в радикализации. Паскаль Шодо это подтверждает. Двадцать лет назад «Чеченский комитет», которым она руководит, помогал вновь прибывшим переводить их истории для OFPRA. Сегодня он работает, чтобы не допустить депортаций чеченцев в Россию.
ИЗАБЕЛЬ МАНДРО